Неточные совпадения
Сам Государев посланный
К народу речь держал,
То руганью попробует
И
плечи с эполетами
Подымет высоко,
То ласкою попробует
И грудь с крестами царскими
Во все четыре стороны
Повертывать начнет.
Сомненья нет: увы! Евгений
В Татьяну, как дитя, влюблен;
В тоске любовных помышлений
И день и ночь проводит он.
Ума не внемля строгим пеням,
К ее крыльцу, стеклянным сеням
Он подъезжает каждый день;
За ней он гонится, как тень;
Он счастлив, если ей накинет
Боа пушистый на
плечо,
Или коснется горячо
Ее руки, или раздвинет
Пред нею пестрый полк ливрей,
Или платок
подымет ей.
К ней дамы подвигались ближе;
Старушки улыбались ей;
Мужчины кланялися ниже,
Ловили взор ее очей;
Девицы проходили тише
Пред ней по зале; и всех выше
И нос и
плечи подымалВошедший с нею генерал.
Никто б не мог ее прекрасной
Назвать; но с головы до ног
Никто бы в ней найти не мог
Того, что модой самовластной
В высоком лондонском кругу
Зовется vulgar. (Не могу…
Она даже вздрогнула, руки ее безжизненно сползли с
плеч.
Подняв к огню лампы маленькую и похожую на цветок с длинным стеблем рюмку, она полюбовалась ядовито зеленым цветом ликера, выпила его и закашлялась, содрогаясь всем телом, приложив платок ко рту.
В сюртуке, поношенном и узком, он сидел,
подняв сутуло
плечи, и это не шло
к его широкой фигуре.
Чтоб избежать встречи с Поярковым, который снова согнулся и смотрел в пол, Самгин тоже осторожно вышел в переднюю, на крыльцо. Дьякон стоял на той стороне улицы, прижавшись
плечом к столбу фонаря, читая какую-то бумажку,
подняв ее
к огню; ладонью другой руки он прикрывал глаза. На голове его была необыкновенная фуражка, Самгин вспомнил, что в таких художники изображали чиновников Гоголя.
Он наклонился
к ней и, по-видимому, хотел привести свое намерение в исполнение. Она замахала руками в непритворном страхе, встала с кушетки,
подняла штору, оправилась и села прямо, но лицо у ней горело лучами торжества. Она была озарена каким-то блеском — и, опустив томно голову на
плечо, шептала сладостно...
— Ce Тушар вошел с письмом в руке, подошел
к нашему большому дубовому столу, за которым мы все шестеро что-то зубрили, крепко схватил меня за
плечо,
поднял со стула и велел захватить мои тетрадки.
Наконец председатель кончил свою речь и, грациозным движением головы
подняв вопросный лист, передал его подошедшему
к нему старшине. Присяжные встали, радуясь тому, что можно уйти, и, не зная, что делать с своими руками, точно стыдясь чего-то, один за другим пошли в совещательную комнату. Только что затворилась за ними дверь, жандарм подошел
к этой двери и, выхватив саблю из ножен и положив ее на
плечо, стал у двери. Судьи поднялись и ушли. Подсудимых тоже вывели.
Выйдя в коридор, секретарь встретил Бреве.
Подняв высоко
плечи, он, в расстегнутом мундире, с портфелем под мышкой, чуть не бегом, постукивая каблуками и махая свободной рукой так, что плоскость руки была перпендикулярна
к направлению его хода, быстро шагал по коридору.
Поднял руку, смахнув рукав
к плечу, и, крестя всех широкими взмахами, благословил...
Лихонин поспешно поднялся, плеснул себе на лицо несколько пригоршней воды и вытерся старой салфеткой. Потом он
поднял шторы и распахнул обе ставни. Золотой солнечный свет, лазоревое небо, грохот города, зелень густых лип и каштанов, звонки конок, сухой запах горячей пыльной улицы — все это сразу вторгнулось в маленькую чердачную комнатку. Лихонин подошел
к Любке и дружелюбно потрепал ее по
плечу.
— А ты зачем так уж очень плечи-то вверх
поднимал? — обратился он
к Альнаскарову, переодевавшемуся в Климовского. — Ты бы уж лучше нос больше кверху драл, все бы больше фантазера в себе являл!
Он не договорил,
поднял ее и крепко обнял. Она судорожно прижалась
к его груди и скрыла на его
плече свою голову.
Но в ту же минуту и засмеялась, — и плакала и смеялась — все вместе. Мне тоже было и смешно и как-то… сладко. Но она ни за что не хотела
поднять ко мне голову, и когда я стал было отрывать ее личико от моего
плеча, она все крепче приникала
к нему и все сильнее и сильнее смеялась.
— Перестаньте, Саша! — спокойно сказал Николай. Мать тоже подошла
к ней и, наклонясь, осторожно погладила ее голову. Саша схватила ее руку и,
подняв кверху покрасневшее лицо, смущенно взглянула в лицо матери. Та улыбнулась и, не найдя, что сказать Саше, печально вздохнула. А Софья села рядом с Сашей на стул, обняла за
плечи и, с любопытной улыбкой заглядывая ей в глаза, сказала...
В окно тихо стукнули — раз, два… Она привыкла
к этим стукам, они не пугали ее, но теперь вздрогнула от радостного укола в сердце. Смутная надежда быстро
подняла ее на ноги. Бросив на
плечи шаль, она открыла дверь…
Он
поднял глаза и,
к удивлению, увидел пред собою одну даму — une dame et elle en avait l’air [она именно имела вид дамы (фр.).] — лет уже за тридцать, очень скромную на вид, одетую по-городскому, в темненькое платье и с большим серым платком на
плечах.
Тулузов потом бросился
к лежавшей на полу Катрин. Кровотечение у нее из
плеча и шеи было сильное. Он велел ее
поднять и положить на постель, где заботливо осмотрел ее ранки.
— Четырнадцатого декабря! — произнес вслед за мною в некоем ужасе генерал и, быстро отхватив с моих
плеч свои руки,
поднял их с трепетом вверх над своею головой и, возведя глаза
к небу, еще раз прошептал придыханием: «Четырнадцатого декабря!» и, качая в ужасе головою, исчез за дверью, оставив меня вдвоем с его адъютантом.
Он заглядывает в каждое дупло, в каждую скважину,
поднимает каждый поблекший листок, каждую травку и, как путник, вернувшийся на родину, который вместо уютного крова находит всюду одну глухую пустыню, мчится далее,
к темному лесу, неся на
плечах своих гряды сизых туч — нажитое богатство!
Илья запер дверь, обернулся, чтобы ответить, — и встретил перед собой грудь женщины. Она не отступала перед ним, а как будто всё плотнее прижималась
к нему. Он тоже не мог отступить: за спиной его была дверь. А она стала смеяться… тихонько так, вздрагивающим смехом. Лунёв
поднял руки, осторожно положил их ладонями на её
плечи, и руки у него дрожали от робости пред этой женщиной и желания обнять её. Тогда она сама вытянулась кверху, цепко охватила его шею тонкими, горячими руками и сказала звенящим голосом...
Ежов,
подняв плечи, подошел
к столу, налил половину чайного стакана водки, проглотил ее и сел у стола, низко опустив голову. С минуту молчали. Потом Фома робко и негромко сказал...
И он снова цеплялся за
плечи Фомы и лез на грудь
к нему,
поднимая к его лицу свою круглую, черную, гладко остриженную голову, неустанно вертевшуюся на его
плечах во все стороны, так что Фома не мог рассмотреть его лица, сердился на него за это и все отталкивал его от себя, раздраженно вскрикивая...
— Вы — хороший человек, — прошептала она и
подняла к его
плечу свою свободную руку.
Долинский раскрыл тальму и уже поднес ее
к Дориным
плечам, но вдруг остановился и,
подняв вверх один палец, тихо произнес...
Галуэй
поднял кулак в уровень с виском, прижал
к голове и резко опустил. Он растерялся лишь на одно мгновение. Шевеля веером у лица, Дигэ безмолвно смеялась, продолжая сидеть. Дамы смотрели на нее, кто в упор, с ужасом, или через
плечо, но она, как бы не замечая этого оскорбительного внимания, следила за Галуэем.
Вадим, сказал я, почувствовал сострадание
к нищим, и становился, чтобы дать им что-нибудь; вынув несколько грошей, он каждому бросал по одному; они благодарили нараспев, давно затверженными словами и даже не
подняв глаз, чтобы рассмотреть подателя милостыни… это равнодушие напомнило Вадиму, где он и с кем; он хотел идти далее; но костистая рука вдруг остановила его за
плечо; — «постой, постой, кормилец!» пропищал хриплый женский голос сзади его, и рука нищенки всё крепче сжимала свою добычу; он обернулся — и отвратительное зрелище представилось его глазам: старушка, низенькая, сухая, с большим брюхом, так сказать, повисла на нем: ее засученные рукава обнажали две руки, похожие на грабли, и полусиний сарафан, составленный из тысячи гадких лохмотьев, висел криво и косо на этом подвижном скелете; выражение ее лица поражало ум какой-то неизъяснимой низостью, какой-то гнилостью, свойственной мертвецам, долго стоявшим на воздухе; вздернутый нос, огромный рот, из которого вырывался голос резкий и странный, еще ничего не значили в сравнении с глазами нищенки! вообразите два серые кружка, прыгающие в узких щелях, обведенных красными каймами; ни ресниц, ни бровей!.. и при всем этом взгляд, тяготеющий на поверхности души; производящий во всех чувствах болезненное сжимание!..
Она
поднимает кверху маленькие темные руки, и широкие рукава легко скользят вниз,
к плечам, обнажая ее локти, у которых такой тонкий и круглый девический рисунок.
День был холодный, пестрый, по синему, вымороженному зимою небу быстро плыли облака, пятна света и теней купались в ручьях и лужах, то ослепляя глаза ярким блеском, то лаская взгляд бархатной мягкостью. Нарядно одетые девицы павами плыли вниз по улице,
к Волге, шагали через лужи,
поднимая подолы юбок и показывая чугунные башмаки. Бежали мальчишки с длинными удилищами на
плечах, шли солидные мужики, искоса оглядывая группу у нашей лавки, молча приподнимая картузы и войлочные шляпы.
Часа два спустя, однако ж, когда в доме все огни были погашены и все окончательно угомонилось, тетя Соня накинула на
плечи кофту, зажгла свечку и снова прошла в детскую. Едва переводя дух, бережно ступая на цыпочках, приблизилась она
к кровати Верочки и
подняла кисейный полог.
Сказав это, Никита Федорыч перекинул через плетень толстые свои руки, обхватил ими сына,
поднял его на
плечи и с торжествующим видом направился
к дому.
И что же вы изволите думать? вижу я,
поднял он Левонтия, и ведет прямо
к своей вязаночке, и взвалил ее ему на
плечи, и говорит...
«Весело мне стало! „Эх, важно! — думаю, — удалая девка Радда!“ Вот она подошла
к нему, он и не слышит. Положила ему руку на
плечо; вздрогнул Лойко, разжал руки и
поднял голову. И как вскочит, да за нож! Ух, порежет девку, вижу я, и уж хотел, крикнув до табора, побежать
к ним, вдруг слышу...
Она вдруг тихо
подняла свои руки и положила
к нему на
плечи.
Первым моим побуждением было бежать в башню
к Гуль-Гуль, рассказать ей все и просить помощи. Но пока я намеревалась исполнить это, кто-то сзади сильно сжал мои локти,
поднял на
плечи и понес. Разумеется, это была Мариам.
Я только слышу, как шумит сонное море и как бьется от сантуринского мое сердце.
Поднимаю глаза
к небу — там ни одной звезды. Темно и пасмурно. Очевидно, небо покрыто облаками. Я для чего-то пожимаю
плечами, глупо улыбаюсь и еще раз, уж не так решительно, зову извозчика.
Вайнштейн втянул голову в
плечи,
поднял ладони, улыбнулся лукаво и прошел
к выходу. Катя с Сорокиной вошли в комнату № 8.
Семидалов взял рюмку,
поднял ее в уровень с
плечом и обратился
к девушкам с речью.
— Значит, — выговорила она,
поднимая голову с его
плеча. — Калерия Порфирьевна пожалует сначала сюда, а потом последует
к мамаше.
Теркин не находил слов. Руками он старался
поднять ее за
плечи. Она не давалась и судорожно прижимала голову
к его коленам.
Екатерина Ивановна. Сидите же… (Молча и долго рассматривает неподвижного Ментикова, качает головой с выражением отчаяния, быстро отходит в сторону,
поднимает, как для полета, обнажившиеся руки с короткими рукавами. Руки бессильно падают. Быстрым поворотом припадает
плечом к стене, стоит молча, с опущенной скорбной головой.)
— Лидочка, милая, успокойся! — отвечает она и,
подняв глаза
к небу, добавляет: — Ей там лучше, Лида… У нее сейчас крылья за
плечами и тело легкое, прозрачное, как у чистых дев далекого рая… И она царит в безбрежности или гуляет в заоблачных садах…
Это значит: социалистический строй
к нам не придет н-и-к-о-г-д-а, если сами мы, рабочие, если сами мы не станем гигантами, если не
поднимем на
плечи тяжесть, которая изумит весь мир!
Все утихло: каждый из плясунов,
подняв в эту минуту одну ногу, как будто прирос на другой
к своему месту; те из них, которые подпрыгнули вверх, так и остались на воздухе; отворенные рты не успели сомкнуться, поднятые в пляске руки и вздернутые вверх
плеча и головы не успели опуститься; грабли жида на цымбалах и смычки чертенят на гудках словно окаменели у струн.
Вице-канцлер, внимая разительным убеждениям Бирона, сделал из руки щит над ухом, чтобы лучше слышать,
поднимал изредка
плеча, как бы сожалея, что не все слова слышать может, однако ж
к концу речи герцога торопливо, но крепко пожал ему руку, положил перст на губы и спешил опустить свою руку на трость, обратя разговор на посторонний предмет.
Полковой командир, сам подойдя
к рядам, распорядился переодеванием опять в шинели. Ротные командиры разбежались по ротам, фельдфебели засуетились (шинели были не совсем исправны) и в то же мгновение заколыхались, растянулись и говором загудели прежде правильные, молчаливые четвероугольники. Со всех сторон отбегали и подбегали солдаты, подкидывали сзади
плечом, через голову перетаскивали ранцы, снимали шинели и, высоко
поднимая руки, втягивали их в рукава.